- Что ж, а я обязана жизнью вашей скорости реакции и магическому дару, лорд Аидан, - признала я. - Но, боюсь, все три фактора не будут иметь никакого значения, если мы немедленно не отправимся в убежище.
- Да, конечно… - он поднял голову - и вдруг схватил меня за запястья, уткнулся лицом в чашу моих ладоней, мгновенно наполнив ее теплым дыханием, и снова заговорил, сбивчиво и быстро. - Только позвольте мне сказать, леди Альгринн. Клянусь, я ни за что не заговорил бы, хотя бы из уважения к покойному брату. Но сегодня… мы встретились на пустой дороге, и вы… вы ведь спасли меня, Вега. Может, это знак, что я не должен молчать?
- Молчать… о чем, лорд Аидан? - спросила я и затаила дыхание, охваченная азартом, как пепельным бураном, и столь же ослепленная.
Барон жарко прижался губами к моим ладоням - сначала к левой, затем к правой - и повернул голову, касаясь их щекой, умиротворенно закрыв глаза. Вокруг нас бушевала пепельная буря, в километре извергался подводный вулкан, а пирокластический поток прошел так близко, что не верилось, что мы до сих пор живы. А мы - сидели в крошечной серебряной сфере, в невозможном, противоестественном островке спокойствия, в невозможной, противоестественной тишине, которую нарушал только его голос.
- Я влюбился в вас с первого мгновения, как только увидел. Вы пришли на премьеру “Семнадцатой строфы”, все еще в трауре, печальная и молчаливая. Королева сожалений… Шаридан говорил, что вы согласились только потому, что маркиз Альгринн был дружен с хозяином театра. Шаридан… о, Равновесие, если бы вы только знали, как я завидовал ему в тот вечер!.. Это было низко и подло - мечтать о леди, которую сопровождал брат. Вы благоволили ему… и я молчал. И благословил его, когда он заговорил о помолвке… но если бы вы только знали, Вега!.. - он прижался щекой еще сильнее, будто хотел стать частью меня, и зажмурился. - Прошу, не отвечайте мне ничего сейчас. Над Шариданом еще даже не отслужили церемонию, я не должен даже думать… но разве можно не думать о вас? О, будьте милосердны, молчите. Я возьму себя в руки, мы пойдем к убежищу, и я буду вести себя, как подобает джентльмену. Клянусь.
Я молчала. О милосердии речи не шло.
Я просто не знала, что сказать.
***
К чести лорда Аидана, обещание он сдержал: взял себя в руки и дисциплинированно проводил меня до санаторского бункера, ни словом, ни жестом не напоминая о своем безумном признании. Мне это пошло на пользу: я, наконец, начала соображать и пришла к выводу, что либо в последние дни необычайно расцвела, либо всем троим - и покойному Шаридану, и временно безымянному рыжему сэру, и лорду Аидану что-то внезапно от меня понадобилось. В последний вариант, увы, отчего-то верилось больше.
О неожиданном интересе следовало доложить начальству. Рино виднее, как поступить. А я, пожалуй, исчерпала лимит горячих порывов на пару лет вперед.
Основной вход в бункер, к нашему бурному восторгу, оказался завален. Я с тоской оглядела остатки своего платья, уже не радуясь его конструкции: запасной вход был совмещен с водозаборной скважиной, защищенной надземной будкой высотой в половину человеческого роста. Как пролезть в люк для технического обслуживания, я представляла с трудом, но времени на размышления не оставалось. Защитное плетение сжалось так, что приходилось идти маленькими-маленькими шажками, а лорд Аидан потихоньку зеленел от перенапряжения. Сердитая Русалочка притихла, но подземные толчки все не прекращались, намекая, что самое страшное еще впереди.
“Кажется, Сестра неспроста так прохладно отнеслась к столичной моде”, - осознала я.
Со времени моего последнего визита в санаторий люк ни разу не чинили, и открывался он с душераздирающим скрежетом; нам повезло, что его не заперли изнутри - не иначе, в расчете на самоуверенных растяп, разгуливающих по острову накануне извержения.
А лично мне не повезло, что люк так и не расширили.
- Юбка не пролезет, - севшим голосом сказала я, глядя в вожделенную темноту лаза.
Лорд Аидан, все еще готовый вежливо пропустить даму вперед, заметно пошатнулся. Земля, как по заказу, мелко затряслась, и откуда-то послышался слабый, но неуклонно, неумолимо усиливающийся гул.
Рино в таких случаях говорил что-то про закон подлости.
Мне тоже хотелось воспроизвести что-нибудь из его репертуара, но я ограничилась тем, что повернулась спиной к спутнику и, зажмурившись, скомандовала:
- Расшнуруйте платье.
Защитная сфера сжалась так, что серебристое марево висело перед самым носом, а край треклятой юбки и вовсе торчал наружу, постепенно превращаясь в полнейшее непотребство. Барон Джинринн держался уже на чистом упрямстве, и его мало интересовало то, что скрывалось под платьем; но со смущением я ничего поделать не могла.
К счастью, сил на разговоры у Аидана уже не осталось, а раздеть женщину он, кажется, мог и на автопилоте. По крайней мере, со шнуровкой верхнего платья проблем не возникло, несмотря на то, что руки у барона дрожали. С демоновым каркасом пришлось повозиться, потому как мой спутник не мог сообразить, где крепятся обручи, а я не дотягивалась до застежек.
Над заливом поднималось тяжелое облако пара, когда я, наконец, с иррациональной мстительностью отшвырнула каркас, схватила верхнее платье и сунулась в лаз, нащупывая ногой ступеньки приставной лестницы. Лорд Аидан еще сумел прикрыть за нами люк - а потом бесславно сверзился с середины лестницы прямиком на меня.
- Прекрасно, - сказала я непроглядной темноте под потолком, когда снова смогла дышать.